Екатеринославские блохи были завзятыми театралками

Впечатления заезжего купчины о нашем городе изобилуют пикантнейшими подробностями

В 1885 году московский купец Парфирий Милушин вместе с кумом Кузьмой Лукьянычем приехал в Екатеринослав на ярмарку «обещавши собственной супруге записывать всякие происшествия не до возможности аккуратно». Записи эти под названием «Заезжее дело» дошли до наших дней. Фрагменты этого уникального документа мы предлагаем читателям.

О мосте железнодорожном

«Как это мы до Синельникова ехали, - в подробностях не упомню; морило страсть! В Синельникове прочухались и даже умылись. А на станции Нижнеднепровск, ошарашимши по две рюмочке и закусивши оные раками местного произведения, стали на заднюю площадку, чтобы, значит, со страхом и трепетом днепровский мост переехать. Ну и мост: от удивленья многие даже икать начали. И как это трезвый человек такое выдумать мог? Случилось нам, опосля Нижегородской, в мыслях своих мост строить, но только те короче будут, и – самое главное – на белых слонах держатся».

О готелях

«Остановившись в номере, целый день, до самого вечера, проспали. Проснувшись, огляделись и даже плюнули: упокойчик – козлу негде прыгнуть: две скамеечки стоят, на манер тех, на которых ребят в пансионах секут и которые будто кровати, потому на них спать надо; столик утвержден, лохань для умывания; стульев – нету… цена – целковый. Плюнуть-то плюнули, но только не благополучно: по случаю тесноты я влицо куму, а он – совершенно мне наоборот. Вследствии того, как взаимно оплевали, обижаться друг на друга одначе не стали».

О пожарах

«Напимшись чаю, вздумали по малости развлечься.

- Господин половой! Где у вас етута?... что, как, в каком направлении? Да чтобы – почуднее!

- По теперешнему времени, - говорит, - в продолжении дня, публика наша по пожарам развлекается. Пожары у нас всякие: с утра незначительные – для простого народа; к полудню – позабористей – для среднего классу; а к вечеру – с разными ужасами и разговорами – для чистой публики. Сегодня, одначе, - говорит, - все уже кончились».

О проспекте

«А ехали все бульваром, а бульвар этот скрозь весь город идет; а город Екатеринослав хушь и не больно велик, но длинный. И по всему этому бульвару будки стоят, а в будках дамский пол зельской (род искусственной минералки, сельтерская – Ред.), табаком, апельцинами и туфлями торговлю производит. И столько в этом городе, на этом самом бульваре и везде этой самой зельской воды, что даже сказывают, которые богатые – чай пьют на оной. Когда стали подъезжать, поворот на лево сделали и, сичас, носы зажали: полагали так, что для буфета лимбурские сыры изготовливают, оказалось, одначе, дохлая кошка».

О городском саде и летнем театре

«Прозывается сад сей «Шато-де-Флер», хорош он не дюже, театр в нем того хуже, а в буфете окроме вчерашней колбасы да прологодней селедки ничего не видать. Заправляет всем делом сам «режиссер»: он и водку наливает, он и на театре играет. Молодец! Можно чести приписать! И человек совершенно коммерческий: идет, например, игра, сам он на манер барина и даже жениться собирается. Вдруг из буфету известие – «господин один напил, наел, - марш без расчета. Теперь вона в публике сидит, в пятом ряду, и даже виду не дает, что два двугривенных за ним»… Сейчас г-н Александровский игру свою бросает, кругом, в публику, к тому господину… а которые при нем актеры «держи» кричат. За неволю закричишь! Потому ежели эдак всякий, так и жалования не из чего будет.

Погуливают в «Шато-де-Флер» и барышни, которые для развлечения… Да, устройство столичное».

О вечерних улицах

«Вышли мы из саду и даже задохнулись: уже оченно пыльно; так пыльно, ровно бы кто тебе лопатой эту самую пыль пущает. Сели на извозчик и слова от пыли сказать не можем. Перекусили в трактире «Коммерческом» и домой пошли пешком и страсть было как напугались: подымут сторожа свист, - словно-бы скрозь строй нас. А свистят здесь потому, что подозрительный человек, полагают, свисту боится и будет дома сидеть. Сильно свистят и об заборы палками колотят. А на всяком углу собак, без всяких ошейников множество и оные собаки нас, московских гостей, за пятки иногда хватывали, и одежину московского изделия рвали; мы же, продолжая путь, только шепотом ругались, ибо неизвестно суть на каком положении и от кого собаки те в граде сем содержатся».

О театрах

«В прочие дни, промежду делов, побывали в прочих театрах и увеселениях. Садовый театр г-на Черкасова – так, комнатка небольшая; игра идет такая, что стараются больше с пением, но только у многих, заместо пения, один шип выходит. Буфеты отменные; в ценах играют на повышение. Уж оченно много здесь, во всех театрах, блох! Наша московская блоха больше спальню любит; редко-редко когда с хозяйкой на бал какой выедет… А здешняя блоха, вишь, к искусству призвание имеет. Здорово, анафема, под музыку прыгает».

О ярмарке и пьянстве

«Про ярмарку здешнюю уж и не писать! Плюнь дело! Торгуют преимущественно волами. Вол, по нашему московскому делу никуда, окромя как на говядину не годится, а здесь на нем ездят, но только езда эта пустая. Пьют здесь, в Екатеринославе, будто и потише нашего, но только, все-таки, порядочно. Выпили – ругаются с воздержанием, и в этом случае Москва верх возьмет. Шкандалы хоша и бывают, но шкандалы такие, что нам, московским гостям, и смотреть противно: ни тебе зеркального боя, ни скулосовращения… Протоколы, одначе, и здесь писать умеют. А развозят пьяных по домам, все одно как и у нас, на извощиках, но только такция (такса – Ред.) здесь другая: берут как бы за троих седоков.

О разном

Еда здесь христианская, говяжья, только без навару. По праздникам не торгуют и в кабаки с предних дверей не пущают. Каланча – одна, храмов в городе – три, театров – четыре, гостиниц – пятнадцать, портерных – пятьдесят, кабаков – не счесть, в прочих местах еще не бывали. Жители роста среднего, ходят больше в шляпах. Бойко торгуют квасом и подсолнечным семем. Женский пол красив, только редкая полноты имеет. А все потому, что пища без навару!»

Газета по-днепровски