Скелет за досками

Прапрадед Елизаветы Матвеевны, Игнат Кононников, служил конюшим при помещике, графе Ромодановском, в имении Тульской губернии. Он был ловок, мастеровит и, кроме своих прямых обязанностей, чинил утварь, правил крыши и даже рыл колодцы. Помещик лошадей любил и держал в загоне не менее двадцати коней разных пород, которых то выменивал, то ставил на скачки, на некоторых ездил лично.

Однажды Игнат спас ему жизнь. Вышло так, что конь, орловский рысак Бэкингем, на котором граф выехал на охоту, неожиданно понес, испугавшись надвигавшейся с запада грозы и яркой вспышки молнии. Впереди был крутой обрыв в глубокую балку, но остановить лошадь не удавалось. Смерть уже дышала ледяным холодом в лицо сорокалетнему барину, и, казалось, спасения не было. Тогда Игнат, скакавший следом и видевший, что догнать барина не удастся, изловчился и метнул аркан, на что был большой мастак. Не раз таким образом он отлавливал сбежавших коней, а то и заблудившихся и одичавших коров.

Он, конечно, рисковал – ведь, попади петля не туда, легко могла задушить помещика или сломать ему спину, и тогда – жди каторги. Но она легла как положено, поперек груди, а не шеи или поясницы, и Игнат выдернул барина из седла за миг до того, как лошадь рухнула вниз, и подхватил на лету, не дав упасть на землю. В благодарность за спасение барин подарил ему серебряный чайный прибор на шесть персон, а когда спустя полгода Игнат женился вторым браком (первая супруга умерла при родах), жаловал флигель.

Часто, сиживая в плетеных креслах у небольшого фонтана со статуей обнаженной Венеры, в окружении густых вязов и лип, они, будучи почти ровесниками, говорили о лошадях или вообще о жизни. Барин не был женат, хотя, по слухам, на стороне успел настрогать детишек, и иногда делился со своим конюшим рассказами о любовных похождениях и даже назвал одного пострела, в котором якобы текла его голубая кровь.

В декабре 1917 года Игнат с вот-вот готовой разрешиться от бремени супругой поехали навестить ее родителей. Дел в усадьбе и в поле в это время года было немного, и барин с легким сердцем отпустил его. Родители жены жили в соседнем селе, и, погостив у них пару дней, Игнат вдруг засобирался назад.

- Да погоди, завтра вон на рыбалку еще сходим, - уговаривал его тесть. - Такого клёва ты никогда в жизни не увидишь. Да и ярмарка на носу.

Игнат и остался. А ночью ему приснился барин – первый раз в жизни, он даже удивился, с чего бы. Барин склонился над ним, прижал палец к бледным, как смерть, губам и произнес: «Возьмешь книги. А особенно – за досками. А более - ничего».

Игнат был неграмотным, книг не читал и потому удивился еще больше. Наутро он пересказал сон родне, и теща, большая любительница гадания на картах и по снам, сказала: «Видать, заболел сердешный. Тебя зовет».

Собравшись срочно, выехали. Еще с реки, не доезжая до имения, увидели зарево, и сердце тоскливо заныло. Хотя мало ли что могло гореть в старой деревне, застроенной деревянными домами? Но тревожные предчувствия не обманули конюшего.

Усадьба оказалась заполнена людьми, тащившими скарб – посуду, стулья, ковры, рулоны тканей, кадки с цветами, мебель и даже глиняные статуэтки античных героев. Часть людей была из местных, их Игнат узнал, а часть – пришлые, одетые в кожанки и высокие сапоги. Они, по всей видимости, и руководили грабежом. Они же и подняли жителей на жестокую расправу. Самого барина, как сказали Игнату, еще вчера убили, перерезав ему горло, хотя тот и не думал сопротивляться.

«Стало быть, он снился мне уже мертвым», - с тоской подумал Игнат.

Графа ему было искренне жаль – человеком тот был добрым, умным и, хотя и любил иной раз погрешить с девками, никто на него зла не держал. И не только потому, что каждую свою временную избранницу он щедро одаривал, но и за то, что умел дарить им незабываемые минуты счастья.

Игнат ничего не стал брать из имущества, и так уже разграбленного, а только сложил в холщовые мешки книги из библиотеки – шкафа три. Искал те, что за досками, – даже в подвал спускался, и деревянные панели со стен снимал, но так и не нашел.

Из флигеля пришлось съехать, и он подался в город, переезжая с места на место. Жена ворчала: зачем, мол, столько книг таскать с собой. Но не сильно – мужа она любила и слушалась во всем. Когда обосновались окончательно, книги, не разбирая, сложили в чулан, где они и пролежали, пока не подросли дети (сыновья Матвей и Иван и дочка Марьяна), а затем внуки.

Прокатилась и откатилась война, унесшая жизнь старшего сына, миновали голодные годы, отошла в былое кукурузная эпопея, уничтожившая часть посевных угодий. Жизнь вновь стала налаживаться, и однажды разросшаяся семья решила достраиваться.

1965-й год Игнат не пережил – он умер в возрасте 85-ти лет от пневмонии, до конца дней сохраняя крепость тела и духа. А перед смертью попросил дать ему в руки молоток, с которым не расставался всю жизнь, и конскую упряжь, висевшую на стене в память о его молодых днях. С ними в руках и умер.

И вот разобрали стену, освободили чулан от книг, и внук Матвей (отпрыск младшего сына, названный в честь своего погибшего дяди), который тогда учился в Московском университете на историческом факультете, стал с интересом перебирать старые издания.

Особое внимание привлек трехтомник большого формата, в пестрой потрепанной обложке без всякого заголовка и фамилии автора. Развернув переплет, он прочел: «Брынскій лесъ. Эпизод изъ первыхъ годовъ царствованія Петра Великаго».

Это было довольно редкое издание первой половины XIX века. Год издания не был прописан, но из справочников Матвей узнал, что вышло оно в 30-х годах. Роман принадлежал перу Михаила Загоскина, замечательного писателя-мистика. Но самое удивительное крылось не в этом, а в том, что к заднему форзацу был приклеен кармашек, в котором Матвей обнаружил записку.

В этой записке содержалась опись фамильных драгоценностей графа с указанием места, где их найти. Видимо, после революции тот предвидел нехороший поворот событий и заранее побеспокоился, спрятав самое ценное в надежном месте. По всей вероятности, он планировал эмигрировать, а книгу с письмом отдать Игнату, чтобы в нужный час, когда всё поутихнет, передать ее одному из своих отпрысков. Но не успел.

Местом, где он спрятал свои драгоценности, был выбран склеп, третий гроб справа от входа, с прахом его дяди, погибшего в русско-турецкой войне. Барин рассудил, что суеверные крестьяне вряд ли станут ворошить гробы, даже если и дойдут до крайней степени грабежа, и не ошибся.

Когда Матвей показал книгу с прикрепленным на форзаце кармашком бабушке, та, вспомнив сон Игната, ахнула:

- Так вот что, выходит, сказал ему барин после смерти, - и, пересказав историю внуку, пояснила: - Он сказал не «за досками», а «Загоскина». «А особенно возьми Загоскина». Был бы мой Гнаша грамотным, сразу сообразил бы, и, глядишь, по-другому зажили бы.

На всякий случай Матвей все-таки съездил в ту деревню, у которой когда-то располагалось имение Ромодановских, - вдруг фамильный склеп оказался бы на месте. Но его не было, как и самого кладбища, через которое отныне пролегала широкая дорога.

Неизвестно, нашли ли строители драгоценности в разрушенном ими склепе, или последние оказались погребены вместе с прочими могилами под бетонной трассой и навеки скрыты от глаз людских.

Кстати, название книги граф выбрал не случайно, а как еще одну подсказку. Возле его имения тоже был лес, который назывался Брянским – когда-то там часто укрывались беглые крепостные, направлявшиеся на Брянщину, а оттуда – в Украину, где было больше шансов начать жизнь сначала и уже вольными людьми.