Владимир Команов: Чтобы стать Героем, нужно не щадить себя

— Владимир Геннадиевич, почему в 50-х годах решили выбрать малоизвестный тогда физико-технический факультет?

— В школе мне очень нравились математика и астрономия. Я хотел поступать на физмат. А мой старший брат-фронтовик как раз год назад окончил физтех. Это был первый выпуск. Он говорит: «Поступай на физтех». — «Я хочу к звездам». — «Отсюда ты будешь к ним ближе».

Потом я узнал, что стипендия 450 рублей. На физмате — 220. 1955-й год еще послевоенное время. А 450 рублей хорошая поддержка и студенту, и семье. Воспринял советы старших и поступил на физтех. И об этом не жалел никогда.

— Вы каждый год выступаете на посвящении в студенты. На ваш взгляд, как изменились студенты физтеха за это время?

— Конечно, изменились, все более раскованные. Но традиции передаются от выпуска к выпуску, от студента к студенту. На этом посвящении он осознает, что уже студент. До этого сдавал экзамены, читал вывеску, где ты зачислен. А сегодня — здесь. Поэтому это замечательное мероприятие. Я каждый год с радостью приезжаю поздравить ребят и полюбоваться ими.

— А свое посвящение помните?

— У нас посвящения как такового не было. Зато был первый студенческий бал во Дворце студентов. Нам начинали нравиться девочки, девочкам — мальчики. Танцевали…

— Сейчас нестабильная ситуация в стране и в ракетно-космической отрасли. Многие сомневаются, стоит ли поступать на физтех. Что им посоветуете?

— Не только физтеховцам, а всем, кто сегодня поступает, совет один: в первую очередь учиться. Все, что не выучил, пропустил на обучении, обязательно потом приходится доучивать самому. Все в равных возможностях. Страна у нас большая. Авиация, ракетостроение, станкостроение… Разве это стране не нужно? Просто стоит понимать и создавать условия, чтобы человек хотел идти учиться. Сегодня я вижу ребят со сверкающими глазами. Среди них будущие ученые, государственные деятели. Достаточно сказать, что из этого университета вышел Олесь Гончар, второй президент Украины Леонид Кучма. Можно вспомнить и Янгеля, Семенова, Борисенко, Конюхова, которые возглавляли КБ.

Какие руководители, такая и отрасль

— Вы ведь работали и под началом Михаила Янгеля?

— Когда поступал в КБ, он был главным конструктором. Через три года я уже был ведущим конструктором по «Циклону-3» (сейчас с Бразилией создают «Циклон-4». — Авт.). А ведущий конструктор — это, как тогда любили говорить, правая рука главного.

— Каким вы запомнили Михаила Кузьмича?

— Не могу сказать, что я с ним ежедневно общался. «Циклон-3» тогда не был главным проектом, скорее новое, но второстепенное направление. Первое, что я заметил, — он был очень доступным. Всегда говорил: ты ко мне заходи. У меня может не быть времени, но если ты придешь, уделю минутку. Тогда людьми руководили не деньги, а знания и уважение к людям.

— Мы инициировали присвоение звания «Почетный гражданин Днепропетровска» нескольким гражданам. Обнаружили, что и Михаила Кузьмича Янгеля нет в списке почетных. Как вы считаете, почему так произошло и нужно ли его туда включать?

— Тогда мы, ракетчики, не знали городскую власть. Да и период был такой: не думали о наградах. Нужно ли ушедшим из жизни присваивать звания? Я глубоко сомневаюсь. Человек должен получать по заслугам при жизни. Хорошо сказал Александр Максимович Макаров: вы мне памятник при жизни поставьте, зачем он мне после смерти? Хотя, возможно, для родственников важна память.

— А чем вам запомнился другой генеральный конструктор — Владимир Уткин?

— Это был великий человек. Хотя на момент назначения абсолютно неподготовленный. Но он настолько трудолюбивый, усидчивый, не стеснялся учиться у своих подчиненных. Если Михаил Кузьмич создал КБ, то именно Владимир Федорович его совершенствовал. Сами подумайте: создать ракету «Сатана», которая стартует из шахты в момент взрыва атомной бомбы... Это огромные успехи в науке. А генеральные конструкторы — двигатели этой науки. Какие руководители, такая и отрасль. КБ, завод, страна…

Этот человек твердо стоял на земле. Все многочисленные сотрудники знали, что в его лице найдут поддержку и защиту. Не было в нем никакой кичливости. Если бы тогда существовали мобильные телефоны, он не смог бы работать, так как постоянно отвечал бы на звонки. Всегда был доступен для подчиненных лично и по телефону, способствовал движению техники и науки.

— Вы вместе учились со вторым президентом Украины Леонидом Кучмой. Продолжаете ли общение сейчас?

— Студентами мы знали друг друга, но сблизились уже, когда стали работать и нас назначили ведущими конструкторами (его — по «Циклону-2», а меня — по «Циклону-3»). Дружили семьями. В этом году будет 60 лет, как мы с ним поступили на физтех. 55 лет — как его окончили. Из фонда Леонида Кучмы пришло приглашение на празднование. Читаешь его, и трудно не прослезиться.

— Как он реагирует на события, что происходят на Южмаше? Пытается помочь, советует?

— Это раньше у нас была страна советов, где все друг другу советовали. Сейчас, в первую очередь, все зависит от самого руководства КБ и завода. Чем тут можно помочь? Заказать ракету. Это делала Россия. Во время пребывания Кучмы у власти он взял на себя смелость снять гриф секретности. Ракета «Зенит» тогда была высшей степенью достижения науки и техники. Не зря, когда я был куратором программы «Морской старт», ракетчики из Boeing гордились ей, считая, что это их ракета. Ведь она — лучшая в мире. Леонид Кучма принял решение рассекретить ракету. Нам разрешили вести коммерческую деятельность. Это и была самая действенная поддержка.

— Сейчас в проекте «Морской старт» «Зенит» собираются заменить другой ракетой. Как вы считаете, это возможно?

— Заменить ее невозможно, но, к сожалению, «Зенит» Россию больше не интересует. У них есть своя «Ангара» во всех модификациях для ракеты: легкого, среднего и тяжелого класса. Россия не будет держать вооружение иностранного государства. А кому нужна ракета — заказывают самостоятельно, на коммерческой основе.

Так это было с «Зенитом» в рамках программы «Морской старт». Это было совместное производство России, Южмаша и компании Boeing. Последний взял на себя важную задачу — маркетинг. В те времена нас никто и нигде в мире не знал, и мы не умели разговаривать на эту тему. Сейчас процесс тяжелый. Я не могу прокомментировать: есть ли заказы, будут ли пуски? Это вопросы к руководству.

— В расцвет Южмаша сколько людей работало на заводе?

— Порядка 45 тысяч на заводе и 10 тысяч — в КБ.

— Вы бываете на ЮМЗ. Какая атмосфера там царит? Есть ли надежда?

— Это вопрос не ко мне, а, скорее, к руководству завода. Могу только сказать, что если мы совсем разойдемся, и не будет никакого интереса к «Зениту» у России, первое, что потеряем, — это уникальный металл, из которого делают корпус ракеты. Такой производит только Россия. Освоение этого производства потребует много денег и времени.

— Ранее вы упоминали, что лучше не объединять КБ «Южное» и Южмаш. Почему?

— В 90-х годах я был первым поборником создания корпорации КБ Южное и Южного машиностроительного завода. Я с этим вопросом был у президента Кучмы, много разговаривал с директором ЮМЗ Алексеевым, с директором КБ Конюховым. Но мне непонятно: то ли из-за боязни, то ли из-за взаимоотношений, то ли по другим причинам — этого не сделали. Ведь тогда остался бы только один генеральный, а никому не хотелось быть подчиненным.

Тогда нужно было объединять. И президент был «за», и у завода еще был материальный ресурс. Да в том же Boeing нет отдельного конструкторского бюро, и отдельно завода. Когда работают вместе два разных предприятия, у них разные интересы. А нужно, чтобы были у всех общие. Так, бюро получает деньги за бумагу, завод бумага не интересует. Но, если бы не эта бумага (чертежи. — Авт.), производство остановилось бы.

Теперь ситуация другая. Присоединить КБ к заводу, где производство остановлено, — это убить бюро. Так КБ может хоть что-то зарабатывать. Можно объединить с КБ только отдельные цеха и производства, а не всю систему. Так я из сторонника объединения превратился в противника.

Если был первый пуск, хочется увидеть следующие

— Вы много раз бывали на Байконуре. Можете сравнить ситуацию там до распада Союза и сейчас?

— Последний раз был на Байконуре в 1995 году. Мы полностью заканчивали программу «Зенита», и я переходил на программу «Морской старт». После этого я уехал в США. На Байконуре был после аварии на «Глобалстар». Я приехал понять, кто ответственный за то, что погубили ракету. Как ее готовили?

Оказалось, она не имела права улетать. В процессе подготовки были ошибки — и на техничке, и на старте. Все было видно из технического отчета. После этого я на Байконуре не был. Появились проблемы — как добираться. Раньше своим самолетом летали.

— Как вы боролись со страхом перед запусками ракет?

— Есть такой анекдот. Корабль в Тихом океане тонет. Капитан сообщает: «Товарищи, идем на дно». Все рвут себе волосы на голове. Капитан засунул руки в карман и стоит. К нему матрос подбегает и спрашивает: «Там корабль тонет, боцман все волосы на голове вырвал, а вы спокойны, как удав! Да ещё и руки в брюки!» — «Каждый рвет там, где ему удобно», — отвечает капитан. Я страха никогда не испытывал, а значит, не с чем было бороться.

— Самый запоминающийся запуск для вас?

— Запуск ракеты — это всегда событие. К нему остаться безразличным невозможно. Если был первый пуск, хочется видеть последующие. Наверное, самый запоминающийся — это первый. Думаешь: зона отчуждения — это для кого-то и на животе подползаешь, чуть ли не под самый пусковой стол. А когда ракета стартует, понимаешь: второй раз это лучше не повторять.

— Вы постоянно жили в атмосфере секретности. Как это повлияло на отношения с друзьями и близкими?

— Все мы были в одной ситуации, в одном мире. Между собой могли общаться о проектах. Да и не думайте, что это такой уж груз. Мы привыкли, я не чувствовал комплексов из-за того, что не могу рассказывать. И с одноклассниками встречался. Находились другие темы. Кстати, я сам из Ясиноватой, поэтому очень больно от всего, что там происходит. Ведь это моя родина.

— У вас остались родственники там?

— Родственников нет. Родители умерли в 60-х годах. Там их могилы. До прошлого года я туда ездил, приводил все в порядок. Но второй год уже не могу попасть на кладбище.

— Не могу не спросить: как вы считаете, есть ли выход из сложившейся ситуации?

— Выход всегда есть. Вот только какой? Многие его искали и до сих пор не нашли. Мне нравилась кадровая политика Советского Союза, хотя я и не был хорошим членом партии. Там не было случайных людей — случайных министров, руководителей. Людей готовили. Они учились руководить предприятием, потом страной. Тот же Кучма…

— Вы говорили, что в нем были видны задатки политика.

— Да, были. Он возглавлял комсомольскую организацию, членом парткома был, секретарем парткома. Готовил себя. Подумайте сами, отец погиб, мать — крестьянка. Будущее у него — коров пасти босиком в колхозе. А он чего достиг…

Как замечательный преферансист, все просчитывал на много ходов вперед. Стипендия — 450 рублей. Он не мог проигрывать, поэтому и играл хорошо. Но выигрыш себе не забирал. В складчину покупали чай, конфеты, колбасу. И это все тут же съедалось. А вообще преферанс — великая наука.

— Вы и сейчас играете?

— Конечно, уже нет.

— А как теперь проводите досуг?

— У меня дача в 25 километрах от Днепропетровска. В марте-апреле на нее уезжаю, в сентябре-октябре возвращаюсь. Приезжаю на торжественные мероприятия, такие, как сегодня. На завод, когда зовут, приезжаю: хожу по пустым цехам и думаю, зачем я приехал?

— Следите ли вы за нынешней ситуацией в ракетно-космической отрасли?

— Повлиять я уже ни на что не могу, а сердце не железное. Поэтому стараюсь себя оградить от плохих новостей. Смотреть на это тяжело и больно.

— В одном из интервью вы говорили, что у вас только внучки и правнучки. Внука вам так судьба и не подарила?

— Не знаю, почему, но нет у меня ни внуков, ни правнуков. Старшая внучка настолько взрослая, что у нее двое детей — тоже девочки. В этом году правнучка идет в первый класс. Средняя внучка поехала сейчас поступать в итальянский вуз — филология. До этого окончила наш университет по математической специальности. К языкам она более склонна — отлично владеет английским, украинским и русским само собой. За полгода изучила итальянский, прошла собеседование и уже поступает.

Младшая внучка — кандидат в мастера спорта по плаванию. Ждем теперь, когда она станет мастером спорта. Без плавания себя не представляет. Каждый день в любую погоду подъем в 6 утра, и уже в 7 часов на стадионе, в бассейне «Метеор».

— На физтех никто не пошел из них?

— Сын окончил. А девочки — нет.

— А ведь девочек на физтехе всегда было немного…

— Поэтому искали жен на филфаке. Я и многие известные конструкторы женаты на филологах. В этом году мы с женой отметили 55 лет совместной жизни.

— А как жена относилась к тому, что вы все время пропадали на заводе и на запусках?

— Когда был пуск «Бурана», я стал на календаре зачеркивать дни, когда был в командировке. За месяц я в Днепропетровске был по одному-два дня. За весь год, может, десять-пятнадцать суток. Не каждая жена может с этим справиться, вытерпеть. Один из моих близких людей сказал: если бы у Владимира Геннадиевича жена была не Инесса Константиновна, он бы Героем не был.

— Как сын реагировал на долгое ваше отсутствие?

— Как все дети. Когда он сам пошел в КБ, стал лучше меня понимать. Смешно сказать, когда у КБ был служебный самолет, бортпроводник знал: надо заехать ко мне домой, забрать чистое белье, завезти грязное.

— И последний вопрос: какие качества нужны человеку, чтобы стать Героем Украины?

— Главное — работать, не щадить себя. Один приходит на работу в половину десятого и уходит раньше, а другой, я, например, или Кучма, уже в восемь были на работе, когда все начинали с девяти. Когда мы создавали «Зенит», у меня был подъем в шесть утра. Каждый день я пробегал десять километров до работы, в любую погоду. Дождь, снег, слякоть — а я бегу. Свежий и бодрый приходил на завод, а уходил в 12 ночи.